Еда

Он могуч и белокур, у него лицо с нацистского плаката, ему двадцать два года. На вас все смотрят, когда вы идете вместе, и каждый представляет твои смуглые колени на его молочном, сливочном животе, он мог бы сломать твою руку, как спичку, как обугленную спичку в своих белых пальцах, его шею тебе не обхватить и наполовину, и ты отводишь от нее взгляд, потому что еще не пора.

Ты скачешь на нем, смеясь, и он тобой жонглирует, как кеглей, маленькой темной кеглей, его отлично видно в темноте, его шея мерцает и переливается на бурой твоей подушке, с тобой тоже так было, еще не время, укушенные вампиром не торопятся, они ждут, когда это станет съедобно, а пока ты смеешься и отворачиваешься, и твои темные волосы метут его белую грудь.

И только когда этот гитлерюгенд станет взглядывать украдкой, грустить и злиться, когда он обнимет тебя во сне, когда замрет и вздохнет, когда сам подставит свою белую шею, где так заманчиво бьется голубая жилка, только тогда ты увидишь, насколько это все бессмысленно и до какой степени этим ничего не исправить.